очередь помог преодолеть самый плотный нижний завал из тел Кате. Перебирая перед собой руками, Юра полз на коленях, поднимаясь по телам все выше и выше. Начиная с четвертой площадки, то есть со второго этажа, он смог встать. Из-за отсутствия атмосферы Гречкин не мог общаться с Сашей и Катей. А теперь еще в кромешной тьме потерялась возможность их видеть. Почувствовав, что кто-то схватил его за ногу, космонавт обернулся и нащупал руку. Мужскую, Сашину. Васечкин поднес свою голову к голове Гречкина, сделал глубокий вдох, убрал клапан баллона ото рта и выкрикнул Юре в ухо — Мы в норме! Поднимаемся! Гречкин хлопнул парня два раза по плечу и продолжил, выставив руки вперед, продираться через пока еще свежих утопленников. Скоро это все начнет гнить и разлагаться, источая невероятную вонь, которой можно отравиться вплоть до смерти.

С каждым лестничным пролетом идти становилось все легче. Клубок трупов закончился на девятом пролете. Дальше утопленники встречались, но редко: то Гречкин споткнется о тело, то, ведя рукой по перилу, нащупает перевесившегося мертвеца. После таких случаев он поворачивался к Саше и касался его рукой, давая понять, чтоб тот перешагивал. Саша так же передавал информацию Кате. Поднимались очень медленно. Еле-еле волоча ноги с непривычки. Через двадцать минут подъема вслепую пришло время менять баллоны. Заодно и присели на ступеньки передохнуть. Мышцы ног забились из-за выделившейся молочной кислоты — продуктом неполного окисления глюкозы, вызывающим утомление и боль.

***

В кромешной тьме и тишине, сводящей с ума, поднимались они по ступеням. Самые важные органы чувств — зрение и слух, теперь не могли передавать информацию о внешнем мире мозгу. Единственное, на что можно было полагаться, это осязание. Васечкин шел за Юрой, но спустя десять минут после смены баллонов он уже понятия не имел, на каком от него расстоянии находится космонавт. Катя была сзади — девушка держалась рукой за баллон брата, чтоб не отставать.

Когда ты не можешь нормально ориентироваться в пространстве, когда ты ничего не видишь и не слышишь, находясь в черноте бетонных стен, а под тобой сотни насильственно погибших людей, по которым ты только что буквально полз, неуклюже извиваясь как опарыш, а впереди только смерть и разрушения, то страх, а точнее ужас, неописуемый ужас лезет в сознание, спутывает мысли, царапает разум, скребет когтями по черепной коробке, сводя с ума. Ты теряется ощущения времени и пространства — ты не понимаешь, сколько уже прошел и сколько еще идти. В таких условиях стирается грань реальности и ты оказываешься в сюрреалистичном искаженном уродливом мире. Есть только ощущение периодического встречного удара в подошву ноги от ступени, и эти перила, по которым ты перебираешь рукой… и мысли… гнетущие, черные как все вокруг мысли о смерти. В любой момент покинуть это место невозможно, позвать на помощь некого и нечем. Нужно просто идти дальше по этому призрачному пространству.

Ноги с каждым шагом болели все сильнее. Саше показалось, что прошло уже более получаса. Где Гречкин?

Васечкин остановился. Он повернулся к сестре и слегка потянул ее вниз, давая понять, что надо посидеть. В страхе, что воздух может закончиться внезапно, Саша поменял баллон себе и Кате. Через пару минут парень дернул сестру за руку — пошли, пора.

***

На сидящего на ступенях Гречкина Саша наткнулся через двадцать минут. Юра жестами предложил снова отдохнуть, а вскоре они продолжили подъем. Через час Саша уже не понимал, наяву ли все это или во сне, жив ли он или мертв. Если существует ад, то он вполне может быть в виде бесконечной лестницы во тьме, где все, чем может занять себя разум, это счетом ступеней. Час, два, день, месяц, год, век… бесконечно. Небытие в таком случае выглядело бы спасением.

***

Что если тьма не закончится никогда? Шлепая босыми замерзшими ногами по бетону, Васечкину казалось, что он провалился в бессознательное состояние и время перестало существовать. Нет ни прошлого, ни будущего, есть лишь этот застывший момент, в котором отпечаталась черная пустота.

***

Жажда. Физиологическая потребность смогла, если не вернуть, то приблизить Сашу (а скорее всего, все что испытывал он, испытывали и его спутники) к ощущению реальности. Сильная жажда охватила в конце второго часа подъема. Если не найти пресную воду, то смерть настигнет их уже послезавтра. Жажда смешалась с невероятной болью в ногах и общей усталостью. Скорее бы выйти из этого адского места, напиться, наесться и уснуть в забытьи. Но Саша понимал, что мысли эти глупые, не имеющие ничего общего с гнетущей жестокой реальностью. Он и сестра живы. И это уже чудо. Чудо, что он решился поехать домой к Гречкину, чтоб напоследок познакомиться с человеком, который восхищал его с детства. С человеком, который отправился туда, куда Васечкин мог лишь смотреть в телескоп. Эта поездка и последующее знакомство спасли Сашу с Катей.

— Но ведь и я его спас, — сказал Саша сам себе, — выходит, Гречкин тоже должен размышлять, как и я, о чуде, благодаря которому он все еще жив. Размышлять обо мне. О всех тех событиях, которые привели нас сюда, в этот черный тоннель, света в конце которого не видать.

Но он сказал тебе, что умер уже много раз, там, на Титане. Смертью больше, смертью меньше, какая разница?

— Я думаю, он слукавил. Желание жить, это естественное состояние организма. Если бы ему было плевать на всё, он бы не шел вперед, превозмогая злой рок. Превозмогая волю высшего разума.

Саша, а может проще исчезнуть? Упасть, уснуть и забыться навсегда? Закончить историю плохим концом?

— Нет. Мы выберемся. Выберемся из этого тоннеля, из этой башни… с этой планеты!

— С кем я только что разговаривал? — мелькнула мысль у Васечкина, — из-за всей этой нереальности и сюрреализма у меня совсем крыша поехала.

Наконец-то сверху, еле различимо стало видно луч света, робко касающийся стены. Луч этот вернул все на свои места и дереализация и деперсонализация, при которых окружающий мир воспринимается как нереальный и далекий, покинули разум Саши.

Васечкин потряс Катю за плечо, показывая рукой вверх на свет. Конечно же девушка не видела руки брата, но луч этот вселил радость и в нее. Они ускорились, забыв о боли. Только бы скорее выйти отсюда.

18. Третья волна — 500 метров

Когда Юра, Саша и Катя наконец-то вышли на закрытую смотровую площадку, перед ними предстала картина еще хуже, чем та, что была внизу: на полу лежали целые семьи, которым, как они